Петрович на рыбалке с Катастрофой

Петрович в Акулихе встречает дорогого друга, за глаза которого прозвали «Катастрофа», и отправляются на рыбалку. Рыболовный рассказ описывает жизнь городского жителя Петровича на рыбалке в Акулихе.

Солнце ещё только пыталось осветить окрестности своими лучами, и, наполовину высунувшись, осматривало заспанный ландшафт окрест приволжского села Акулиха, а Петрович уже вовсю трудился, прибирая в собственном доме, ибо ожидал в этот замечательный августовский денёк приезда одного из самых дорогих гостей. В этот раз рыболов должен был встретить старинного приятеля, с кем немало чудили-куролесили в молодости и перенесли тёплые отношения друг к другу в зрелый возраст. Особая уборка, которой озадачил себя с утра пораньше Петрович, была не просто данью уважения к приезжающему гостю и заключалась она не только в уборке мусора, мойке посуды и притаскивании свежей ключевой воды. Петрович критическим взглядом оценивал способность каждой вещи сломаться и, если вещь особого доверия не внушала — находил ей новое место, иногда в глубинах ящика имевшего вида комода — для надёжности. Вызвано такое бережное отношение к вещам было тем, что приятель, который был уже где-то на подъезде к Акулихе, имел свойство окружать себя самыми разными неприятностями и приводить в негодность самые казалось бы надёжные вещи.

В кругу друзей его так и звали: Человек-Катастрофа. Судите сами. Если Катастрофа переводил через дорогу подвернувшуюся некстати бабушку, то прямо среди проезжей части падал сам, а за своим мощным стодвадцатикилограммовым телом увлекал и хрупкий объект заботы. Если Катастрофа садился в машину — она непременно ломалась. Когда он принимался что-нибудь чинить, дом превращался в слесарно-столярно-электро-механическую мастерскую, затрачивались немалые производственные ресурсы, но вещь в результате всех титанических усилий можно было со спокойной совестью выкидывать на свалку. В гостях Человек-Катастрофа постоянно что-то ронял, это что-то билось, он извинялся, пытался исправить ситуацию и только усугублял её… Несмотря на такую потрясающую способность Катастрофы приносить неудобства себе и окружающим, он был человеком весёлым, открытым и добрым, а потому и желанным в любой компании.

Петрович исключением не был, с радостью ждал прибытия приятеля, но, чтобы уменьшить риск разрушения своего старенького деревенского жилища и его содержимого, предусмотрительно решил навести особый порядок в доме. Вскоре всё лежало не на своих местах. Говорят, вещи страдают, если положить их не на своё место, но тут выбор был невелик: либо на своём месте, но мёртвый, либо на непривычном, но живой.

Прибытие Катастрофы в Акулиху было слышно издалека: по доброте душевной решив угостить местных собак печеньем, Катастрофа собрал вокруг себя десяток не избалованных деликатесами псов, которые устраивали за каждый брошенный сладкий кусок свалку-разборку. У дома номер 8 на улице Мичурина Катастрофа появился с эскортом из самых разномастных дворняг. Были здесь такие псы, в которых ещё сильна была кровь благородных предков: гончаков и лаек, такс и легашей. Но были и те, что абсолютно утратили всякую породность и представляли особый (наверняка самый многочисленный) класс под названием «двортерьер». Верховодила этой шайкой маленькая пронырливая сучка Тля, которой и доставалась большая часть угощения Катастрофы.

— Привет, Петрович, я тебе четвероногих друзей привёл! — порадовал хозяина гость, улыбаясь несколько смущённо, поскольку не знал: будет рад такой компании Петрович или нет. Петрович, у которого с местными четвероногими друзьями отношения были сложными, особой радости не выказал, но и неудовольствия не проявил.

— Привет, Катастрофа, милости прошу!

Обнявшись, приятели прошли в дом. Пока Петрович хлопотал по поводу завтрака, отбиваясь от настоятельных предложений товарища помочь, Катастрофа успел стукнуться об притолоку лбом, уронить вешалку, пристраивая на ней свою куртку, и расстроить старенькую гитару, которую хозяин забыл переложить подальше.

— Ну, за рыбалку! — провозгласил Катастрофа, чем вызвал явное неудовольствие Петровича.

— Типун тебе на язык, за рыбалку надо после рыбалки пить… мать тебя етить… Ты бы ещё консервов рыбных привёз!

— Я ж не знал, Петрович, ты меня учи, я способный, может, я лучшим рыбаком Акулихи ещё стану!

— Только после моей смерти, Катастрофа!

Посмеялись, выпили.

Посидев недолго, решили выдвигаться: Катастрофа, по его признанию, прибыл не просто очередную бутылку зелья выпить, а выпить её за первый в своей жизни спиннинговый трофей. Петрович, будучи рыбаком заядлым, а, значит, и человеком суеверным, решил Судьбу не испытывать, от поездки на моторной лодке отказаться, а отправиться в путь на деревянном двухместном ботнике соседа, с кем была загодя достигнута договорённость. Но ведь великий Иван Сергеевич предупреждал, что от Судьбы не уйдёшь, плыви хоть на Казанке под стареньким Вихрем, что на ботнике деревянном, что на «резинке», что на байдарке…

Начали хорошо: с трёх демонстрационных забросов в ближайшем заливе, которыми Петрович объяснял приятелю, как надо обращаться со сложной снастью, зацепили и благополучно доставили до подсачека щучку под килограмм. Катастрофа был заворожён действом, в силу натуры увлекающейся сразу на рыбную ловлю «подсел» и спиннинг Петровичу уже передавал только в экстремальных случаях: когда надо было освобождать вертушку, зацепившуюся за корягу, или привязать взамен оборванной новую. Через полчаса начинающий рыбак поймал своего первого в жизни окуня, и окрестности волжского залива огласились победным индейским кличем, способным вызвать уважение и в суровом сердце коренного жителя Северной Америки.

— Поймал, Петрович! Я рыбу поймал! Смотри, какой окунь! Сколько в нём? Килограмм? Полтора? Я его засушу и на стенку повешу, буду детям и внукам рассказывать, как первую рыбу в жизни изловил! Давай за него выпьем!

— Хороший окунь, двухсотграммовый. Из таких добрая уха получается. Поздравляю, дружище, теперь ты настоящий рыбак! Лучше б на воде не пить, но по такому случаю по глотку можно…

Отпили прямо из бутылки, Катастрофа в силу своих обширных габаритов сделал глоток, достойный потомка Гаргантюа, внимательно посмотрел на оставшуюся в бутылке жидкость и сделал второй глоток, составивший бы предмет гордости любому потомку Пантагрюэля. Понятное дело, что шансы испортить какую-нибудь вещь после такой дозы, способной свалить и лошадь, у напарника Петровича существенно повысились, чем он и не преминул воспользоваться, наступив ногой на алюминиевую ручку подсачека и сломав её.

— Извини, Петрович, как-то неловко получилось… Я тебе новый куплю, когда снасти себе выбирать буду…

— Не стоит, Человек-Катастрофа, ручку можно и деревянную приделать, качество подсачивания от этого никак не уменьшится. Расслабься и лови спокойно. Главное — концентрация!

Но с концентрацией после выпитого зелья у Катастрофы ладилось не очень, он всё время норовил забросить блесну то на берег, то на ветки подступающих к воде деревьев, а то и в противоположную от задуманной сторону. И когда блесна, пущенная умелой рукой Давида, чиркнула по широкополой шляпе Петровича, последний спиннинг из рук начинающего охотника за хищниками забрал, предложив ему немного передохнуть. Катастрофа — делать нечего — подчинился, и с завистью смотрел с кормы ботника как Петрович вытаскивает из воды краснопёрых окуней.

На одной из проводок Петрович почувствовал, как маленькую вертушку остановила мощным движением крупная щука. Сделав подсечку, рыболов начал деликатное вываживание волжского «крокодила». Леска резала воду, несколько раз удилище сгибалось колесом, визжал фрикционный тормоз катушки, но современная снасть и опыт побеждали: хищница метр за метром приближалась к лодке.

— Петрович, чем помочь? Я должен подсачивать, да? А ведь подсак сломан! Эх, я мудила, такую рыбу из-за меня сейчас упустим!..

— Не каркай ты, чудище, всё нормально. Подсак двумя руками в воду опусти и жди, когда я рыбу к лодке подведу. Главное — не дёргайся. Не дёргайся, понял?

— Я всё, я понял, так надо?

Петрович, поводив щуку на больших кругах, приблизил её к лодке уже изрядно утомлённой и без хлопот засунул в широкую мотню подсака. Катастрофа же, увидев в своих руках огромную рыбину, восхищённо-испуганно произнёс что-то вроде «эх, мля!» и, зачем-то ещё больше над водой наклонившись, дёрнул подсак на себя. Лодка, не справившись с его телодвижением, хватанула ведро воды одним бортом, осела на корму и… затонула.

Всё дальнейшее превратилось для Петровича в какой-то кошмарный сон, в котором он с товарищем долго-долго плыл до берега ближайшего острова, сушил одежду и матерился по поводу утонувших вещей. Самое невероятное, что Катастрофа при кораблекрушении подсак с добычей не бросил, держал его в одной руке, в то время как грёб другой. Впрочем, Петрович тоже грёб по-чапаевски: в одной руке сжимал дорогой спиннинг с не менее дорогой катушкой. И вот ведь: после того, как опасность оказалась позади и несколько утихла досада по поводу безвременно почивших на дне волжского залива вещей, приятели уже с юмором относились к ситуации, в шутку обвиняя друг друга и пойманную щуку в случившемся. Слава Богу, окончательно не затонул «наглотавшийся» воды ботник. Более того, коварная Судьба, видимо, сжалилась над рыболовами и пригнала посудину попутным ветром к тому островку, на котором нашли себе пристанище два робинзона.

По возвращении домой стали варить обед. Разбирая рюкзак, Катастрофа кроме всего прочего выложил на стол… три банки рыбных консервов.

— У-у-у! Враг рода человеческого! Человек-катастрофа! Недоразумение Природы! Какого хрена ты привёз на рыбалку рыбные консервы? Так оскорбить Волгу! Удивительно, что мы вообще остались в живых! Сегодня же напишу тебе «инструкцию рыболова», и пока её наизусть не выучишь — на воду больше с собой не возьму! А сейчас…

Петрович схватил нож и вскрыл одну за другой все три банки консервов. Затем вывалил содержимое в миску и выбежал во двор. Там, заливаясь свистом на манер курского соловья, он подозвал к себе жившую по соседству Тлю. Собака долго не верила в своё счастье, но потом с благодарностью начала есть угощение и даже дала себя погладить. Петрович смотрел на жадно глотающую куски рыбы собаку и думал, что без людей вроде Катастрофы было бы очень скучно жить, и что он обязательно пригласит приятеля к себе в Акулиху ещё не один раз.